А я фейхуя, пейте сок "Моя семья".\ повелитель направленных палочек, епт (с)
ПВО от лица Нозару-куна.
алсо, все права типа reserved
алсо, все права типа reserved
Исповедь« Кхм, поскольку написано нижеследующее было именно тогда, когда я в не совсем трезвом виде, я не чувствую за собой – или за себя? – стыда. Гамма - аники, наш бравый капитан, опять решил что-то отпраздновать. Вот мы и празднуем, выполняем, так сказать, указ нашего общего брата и наставника. А нет – то, как даст по чайнику, за то, что отделяешься от коллектива! Мне уже один раз досталось. И, поскольку, Тозару уже где-то и с кем-то трахается, а Гамма - аники ушел в кладовку за вином и уже полчаса как не видно его, то я, пожалуй, спрячусь в уголок и тихо напишу свои мемуары. Ибо, знаете, током в задницу – это очень больно, а смех самого старшего «аники» по этому поводу как-то не доставляет.
Началась моя история даже не в Японии, хотя, как по мне, так это паршивая страна. Из-за Мельфиоре мне в ней житья не стало, а засранец Бьякуран еще у меня получит... Как только я отойду от электрошока братца. А, так о чем бишь я?.. Точно. О своем рождении.
Мало кто знает, где именно я появился на свет. Никому это, к чертям не интересно. И я молчу. Но однажды, ей-богу, не выдержу, схвачу за шкирман первого же попавшегося новобранца и расскажу ему все. Пусть знают Нозару - куна! А в этом месте должен был быть злобный смех.
Вообще, если бы я выбирал место, то им бы стало побережье Ледовитого океана. Всю жизнь, знаете ли, мечтал провести свое детство среди белых мишек... Они лапочки такие, особенно, когда добычу жрут. Я как-то видел – не в живую, разумеется, - как один такой особо крупный экземпляр со смаком употребил старика-полярника, который вышел взять пробу льда. Чего уж тут, не повезло бедняге... Но я с тех пор полюбил это ощущение. Пусть и не испытывал его, как тот медведь, а лишь являлся сторонним наблюдателем... Это чувство абсолютного контроля над жертвой. Когда понимаешь, что той уже бесполезно сопротивляться, что она обречена стать твоей... добычей... Всякий раз в битве я вспоминал это. И всякий раз наслаждался этим...
Откуда во мне такая жестокость? Я не родился там, где мечтал. Мне повезло меньше – в какой-то из дней какого-то месяца мое, еще тогда маленькое и хрупкое тельце извлекли из влагалища неизвестной ни мне, ни истории, женщины. Судя по записям в моей медицинской карточке, она умерла после родов. Именно тогда, как мне кажется, во мне, и зародилось желание обладать и убивать своей добычей. И первой в этой жизни добычей стала моя же мать. Не знаю, была ли она хорошей женщиной, о чем мечтала до моего рождения, о чем хотела подумать после... Но факт – ей не повезло. Слишком много крови я из нее в тот день выкачал. Женщина не прожила и суток, а меня пришлось перевести на искусственное питание. Потому, скорее всего, я и вырос таким хилым на вид, а руки мои в раннем детстве напоминали пожухлые стебли травы.
Мне было больно в тот день. Пусть память и не сохранила этих воспоминаний, я чисто физически иногда ощущаю, как приходит легкое покалывание в сердце. Врожденная патология. Кретины, как же они ошибались... когда я подрос, то разнес их чертову шарашку, чтоб другим неповадно было. Меня элементарно надо было больше кормить! А смесь не разбавлять водой!
Не знаю. Да и не хочу теперь знать, сколько я провел в этой злосчастной больнице, под светом флюорисцентных ламп, пристальных взглядов врачей и охающих вздохов нянек, что ухаживали за такими же, как я.
Черт, а я завис...
Было бы странно, если б меня не определили в детский дом. Но и там я не нашел должной ласки, заботы и понимания. Да и моя внешность... Вы у трехлетнего ребенка шевелюру ярко-фиолетового цвета видели когда-нибудь? Нет? То-то же! У меня она была. Получить в том же возрасте кличку «урод» не входило в мои планы. Уже тогда ко мне пришло понимание главного закона этого мира – убивай, или убьют тебя. Нет, не могло трехлетнее дите уничтожить кого-то, мне чисто физически не хватало для этого сил. Но... Я отторгал их. Запугивал. Запирал в шкафу, подкидывал им гвозди в кашу, так, что этих подонков увозили на скорой...
Я потом узнал по географическому справочнику, в каком гадюшнике я рос. Знаете, где? Там же. Где и провел большую часть жизни – в Северной Италии, стране пасты, Пизанской башни и Римского Колизея – упадническому остатку древней, некогда великой культуры, которая умудрилась слямзить все, что можно и нельзя, выдать это за свое, и потом не получить по ебалу. Паршивая это была страна, точнее, город. Почему-то я отношу себя к числу тех, кому кажется, что вся Италия - это один большой Рим. А остальное – это так... бесплатное приложение. Пригород.
И не возникло у меня желания проверять утверждение «все дороги ведут в Рим». Тогда, сделал вывод я, Рим – это ад. Ибо, если благими намерениями вымощена дорога именно туда, а все дороги, по аксиоме один, ведут в Рим... Чет меня опять не туда понесло. Чертова бутылка Шардоне! Или, как там оно называется...»
- Нозару? – от дальнейших измышлений на тему моего детства меня отвлек выходящий из подвала Гамма. Ну, типа того, подвал у нас считается кладовкой и хранилищем бухла...
- А? – не сразу допер я. Мое высочество даже не соизволило повернуть голову в его сторону. Да ну его на хрен, обойдется. Я больше пить не буду...
Однако мягкое похлопывание его ладони об обивку единственного в комнате дивана было слишком интригующим. Я посмотрел туда... и узрел своего ненаглядного аники практически в одном домашнем халате в цветочек. Е - мое, подумал я. А если сфоткать и выставить в Сеть как свою аватарку? Не, получу потом пиздюлей, как пить дать. Моя рука, словно вышеупомянутые пиздюли мной уже были получены, предупреждающе пощупала мой же зад. Как оказалось впоследствии, мне надо было довериться своей интуиции, ибо потом... произошло страшное, но вполне логичное – аники предложил выпить.
Я, что еще более логично, отказался. Гамма приказал заткнуться и топать к нему. Что я и сделал. Мои шаги гулким эхом, отражавшимся от стен, раздавались в практически безлюдном. За исключением аники, месте – комнате нашего отряда.
У меня вообще такое впечатление иногда создается, что мы – гламурно квартирующие в Японии бомжи, в количестве две тыщи с чем-то человек, или больше. И все, как китайские гастарбайтеры, обретаемся в одной-единственной комнате, пусть она и достаточно просторна.
- Пей, - Гамма, когда я сел на диван, приставил к моему рту горлышко вполне себе ничего такой бутылки. Навскидку осмотрев ее, я решил, что объем ее равняется как минимум полулитру. Этикетки не увидел. А зря...
- Аники, может не надо, - начал, было, я, но рот мне заткнули, причем весьма грубо. Бутылкой.
- Если не сделаешь глоток... - тон его голоса был поистине пугающ.
- Идите к черту, - от души посоветовал я, отпив прямо из горла. Поперхнулся, выплюнул содержимое своего рта на пол. Черт подери, ну и дрянь! Взлохматил свои длинные волосы, наслаждаясь их мягкостью.
Боже... я любил их, даже, пожалуй, сильнее, чем Гамму. Они отличали меня от всех этих не людей, с которыми мне приходилось жить. Необычного, ярко-фиолетового оттенка, они придавали мне чересчур необычный вид, но я всю жизнь, всю жизнь, плевал на это! Поэтому бережный уход и забота преследовали их всю мою сознательную жизнь. В Италии это было необычно – мелкий подросток, ростом едва ли в полтора метра, весом, не добирающим до нормы, хилым тельцем, и... такими волосами. В Японии же таких фриков куча, но я знаю, что один - единственный я – настоящий, а они все крашеные, крашеные, крашеные. Ублюдки.
А сейчас я проявлял непозволительную мне мягкость. Хотя, не, попробуй я наподдать Гамме... сколько раз я мечтал об этом – в душе, на задниях, в бою... Если бы я не был таким мелким, то мечтал бы его отыметь. Но даже в мечтах подобное выглядело верхом глупости, а потому я всего лишь мечтал засадить ему пламенем урагана по самые гланды.
Но я не мог. В то время я еще был, да и слыл необразованным подростком, возомнившим о себе слишком много... Тогда я не осознавал всю величину моей глупости и моего безрассудства. Мое обучение началось раньше.
- Уклоняйся! Ну же, - кричал мне вдогонку Генкиши, нанося в мою сторону все новые и новые удары мечом. Я же, держа в руках здоровенную катану, которая практически вдвое превышала мой тогдашний вес, тихо его ненавидел. И не мог уклониться, в результате чего то и дело получал по морде и другим частям тела, которые так некстати оказывались в опасной близости от его меча.
- Не могу! – в бессильной злобе кричал я, пробуя нанести ему хоть один удар. Моя ярость из тихой постепенно перерастала в неудержимую. Тогда я не знал, но теперь догадываюсь, что именно этого и добивался Генкиши.
В то время мы жили в полуразрушенном здании где-то в пригороде Рима. Густой лес защищал нас от нападок другой мафиозной семьи – Джессо. Те еще ублюдки, доложу я вам. Однажды они ранили Гамму...
Джинглио Неро, к которым я принадлежал после того, как меня усыновили, переживали тогда не лучшие времена. У Тозару не появилась еще эта противная щетина, на теле Гаммы чаще, чем теперь, появлялись бинты... А я... а я тогда не мог нанести ни единого удара Генкиши. В результате чего получил выговор от Уни, дочери нашего босса.
- Нозару – кун, - мягко начала она, бросая мне в руки мячик. В то время она еще любила играть в подвижные игры. А мне было приятно с ней поболтать. Мы почти одногодки, с разницей в социальном статусе. – Ты должен учиться владеть тем даром... той силой, что заложена в тебе. Твоим потенциалом, который ты можешь использовать, но, почему-то не хочешь...
Мне стало отчасти стыдно. Вообще, Уни, помимо сногсшибательной внешности обладала еще и уникальным даром взывать к моей совести.
Я бросил ей мячик.
- Генкиши – паршивый учитель, - звучал мой ответ. Правда, я был недоволен тоном. Он звучал обиженно, словно Генкиши свистнул у меня лопатку в песочнице. – Он только и может, что орать! «Уклоняйся! Теперь ударь! Вот теперь, вот теперь...» - Передразнил я его.
Мячик полетел ко мне.
- Так же тебе полезно прислушиваться к тому, что говорят окружающие. Он ведь делает это не потому, что я ему приказала...
- Серьезно?!
- Ага, - жизнерадостная улыбка босса внесла в мой ум еще большее смятение. Я бросил ей мяч.
Именно тогда, в тот холодный осенний вечер я и возненавидел Генкиши с его катанами и бесконечными указаниями. Мне было все равно, без разницы, что он – хранитель кольца тумана. Да будь он хоть самим господом богом, клянусь, зарезал бы своей косой.
Пламя урагана, что досталось мне по велению судьбы, давало мне все, что я хочу. То чувство, которое я испытал столько лет назад, когда увидел, как зубы белого медведя разрывают человечье тело пополам... Во время битв я взывал к своей ненависти к Генкиши и катанам, ко всему этому чертовому Мельфиоре, к которым нас присоединили по приказу Босса...
Тогда я думал: вообще. Какого черта? Этот улыбающийся улыбкой фотомодели Бьякуран, постоянно жрущий зефир и расхаживающий с таким видом, будто его ничто не колышет – и есть наш новый босс?! Да хрена с два, фига ему с... с чем угодно! Пошел он к чертям, на все четыре стороны, но только не делайте этого мудака нашим боссом.
Нас обрадовали. Боссом остается Уни, просто этот, именно, именно, мудак, станет во главе общего дела. Мельфиоре. Тысяча цветков. Этот гребанный дендрарий, который мне приходилось обходить за три версты, чтоб не подцепить аллергию на пыльцу цветочных растений...
Мне одно было непонятно – почему в битве с Гокудерой я тупо гонял балду вместо того, чтобы просто ему вдуть? Я слишком недооценивал их. Следовало быть умнее.
- Аники? – мои мысли стали путаться, слова, что я говорил, были самыми первыми, что пришли на ум.
Гамма на минуту оторвался от игры в бильярд и посмотрел на время. Третий час ночи. А у него ни в одном глазу. Вообще, никто не знает, но Гамма часто мучается бессонницей. Не страдает, но мучается от этого. Поэтому, придумав себе легенду о неких секретных заданиях, по прошествии полуночи он исчезает с японской базы и отдыхает в каком-нибудь ночном клубе. Я выяснил это, когда подверг сомнению его легенду. Меня не заметили, в делах маскировки я поднаторел за десять лет, но открывшееся моим глазам зрелище... было ужасно. Боже, что они там устроили...
- Что, Нозару? – спросил он устало. Сегодня об игре в бильярд в ночном клубе не может быть и речи. Скоро рассвет и утренняя капитанская летучка. Параноик Шоичи понаставил везде камер, так, что теперь наружу не сунуться.
- Аники, мне... кажется, мне плохо. У меня глаза закрываются.
- Так спи, - равнодушно отозвался аники.
Меня взяло зло.
- Ты все еще ребенок, - с едва заметной болью в голосе произнес Гамма, выворачивая мне руку, корой я замахнулся, чтобы влепить ему пощечину за его равнодушие. – Еще слишком глуп и наивен.
Удар кулаком в грудь – и меня отбросило на пол.
- Ты даже не можешь дать сдачи.
- Аники... АНИКИ!!
Чудовищная боль настигла меня, когда мое тело пронзил ток силой в две тысячи вольт. Все, что мне оставалось – это корчиться от этой боли на холодном деревянном полу, сплошь в бутылках, и заткнуть себе рот, чтобы крика моего не было слышно. Чтобы я задыхался от боли.
- Ты даже не можешь ударить меня!
В самом деле... любая попытка пресекалась на корню. Я даже не мог достать коробочку... Перед ним я был бессилен. Капитан и новобранец... мы слишком разные. Пусть и братья.
- Ани... ки...
Еще немного – и у меня пойдет носом кровь. Голову уже разрывала мигрень, а сознание вот-вот грозило исчезнуть. Мое тело упало на пол. Все. И больше не шевелилось.
Наши диалоги никогда не были содержательными. Дело у меня всегда превосходило мысль, а потому со мной обращались как с цепным псом. Командами. Мне же... а сколько мне лет? На вид лет семнадцать, максимум. Но я-то ощущаю себя тем неучем, который не может дать сдачи Генкиши...
- Нозару.
Шаг, шаг, шаг. Я закрыл глаза.
- Нозару, вставай. Ты должен.
Попробовал – не получилось. Думаю, я обессилел настолько, что мне теперь не встать, ни ходить... Глупые мысли, хм...
Аники был в этот вечер милосерден. Видимо, сказывалось количество влитого в его тело спиртного. Он поднял меня на руки и отнес на диван. Кожей рук я ощутил его мягкую обивку. Мое туловище сплошь было обмотано бинтами. Не пострадали только руки. Но я чувствовал, что аники зачем-то их развязывает...
- Скажи-ка мне, Нозару, - начал Гамма, наклонившись губами к моему уху. – Что ты чувствовал, когда увидел меня с ними?
- Черт, братишка, не начинай... пожалуйста...
Что я чувствовал?! О, да, великий молниеносный Гамма, трахающийся с тремя телками разом – незабываемое зрелище! Еще чуть-чуть, и я расплачусь... Губы вон уже дрожат...
-Гнев на меня? – до моего затуманенного болью сознания только-только дошло, что он меня все-таки видел. Тогда, в баре, когда я раскрыл его тайну. Его пальцы, тем временем, ловко развязали узелок бинтов. Приподняв меня рукой за спину, он принялся методично их разматывать. – Раздражение? Злость? Или...
- Ревность...
- Что ты сказал?
Черт, ему, что, нравится меня унижать?
- Ревность...
Аники, стоп. Только не это. Только не то, о чем я подумал, когда ты, размотав мне бинты, встал и расстегнул свой халат...
Зрачки мои расширились от ужаса, но не оттого, что я увидел Гамму вообще без ничего. А оттого, что я, кажется, все понял...
- Ревность, значит? – Он улыбался, мерзавец, когда усаживал меня к себе на колени. Когда расстегнул ширинку моих брюк, тоже улыбался. А я понимал, что ничего не могу ему противопоставить... – Ревность – грех, Нозару.
- Ты, что, в отцы – праведники записался?
- Не нарывайся, - посоветовал Гамма. – Иначе я просто отымею тебя.
- Просто?.. Что ты имеешь в виду? – на более длинные и сложные предложения моих сил уже не хватало.
Ах, как это было приятно... Гамма чуть прикусил мою мочку уха, затем облизал языком, что вызвало во мне ответный отклик. Я ненавидел свое тело в тот момент. Оно тесней прижалось к Гамме, и я чувствовал, как постепенно теряю над ним контроль...
- Ты тоже этого хочешь, я вижу, - его язык прошелся от уха по шее, вниз, пока не дошел до ключицы. – Ты тоже хочешь этого, признай, мой глупенький младший братишка.
- Не... – я чувствовал, как начинаю дрожать. – Не правда...
Ладони Гаммы в это время прошлись по моей груди, и им ничто не мешало, благо бинты с меня он уже снял... Теперь они свободно шарили по ней, нарочно и с силой задевая соски. Когда такое происходило, я вздрагивал и тихо охал, стараясь сдержать свои чувства. Я хотел, я молил его, чтобы он прекратил, и... снова задели... и снова...
Развернув меня лицом к себе, он целует в губы. Страстно, отдавая с этим поцелуем всего себя, всю свою энергию, до капли себя отдавая. Попытка ответить ему тем же привела к тому, что меня шлепнули по заднице, что было несколько унизительно.
То есть, он и правда решил?..
- Не отвечай мне, - велел он. – Я все сделаю сам. Доверься мне.
Он взял мое лицо в свои ладони. Держал крепко. И принялся, затем осыпать его поцелуями... дразнящими, едва уловимыми. Коснется губами щеки – через мгновение уже касается подбородка, затем губ.
Я в замешательстве. Мы поменялись ролями. Я – жертва, а он – хищник. Меня не обманет его безмятежная улыбка, и слова утешения, что он шепчет мне на ухо...
И во мне, неизвестно откуда, взялись силы. Вот так внезапно. Я ощутил, что все-таки могу ответить... Лицо Гаммы удивленно вытянулось, когда я спустился с его коленей, съехал на пол. Чуть раздвинув ему ноги, я увидел то, о чем стеснялся подумать даже в самых смелых эротических мечтах – его член. Изредка я бросал в область паха Гаммы взгляд, но до большего дело, как правило, не доходило... а теперь я ругал себя за излишнюю инициативу.
Он не стал задавать мне вопроса «Что ты творишь?» или подобный ему. Похоже, знал, что делал, когда дразнил... А я, опустив голову, кончиком языка лизнул член Гаммы. Тот охнул. Поскольку разряда током не последовало, я решил, что могу продолжать. Лизнул сильнее. Еще раз. Сверху. Потом сбоку. Теперь головку. Наконец, мне самому уже стало интересно, что последует дальше, и я взял его целиком. Ох. Какой же он теплый...
На секунду я взглянул на лицо Гаммы. Тот запрокинул голову назад, казалось, будто он почти забыл, как дышать. А его член постепенно пульсировал сильнее. И становился все тверже и тверже.
- Ты еще юн...
- И что же?
В самом деле. Что в этом такого? Я лизал его, член собственного брата, как леденец. Со всех сторон. Поначалу нежно и осторожно, но постепенно во мне распалялся азарт. Я стал делать это глубже.
Сперва головка. Чуть-чуть облизнул, будто это – не член вовсе, а кремовая помадка. Дразнящее касался ее. Провел языком по всей ее поверхности, затем – по всему стволу. Моя голова опускалась и поднималась, а мои длинные распущенные волосы, я уверен, нешуточно щекотали ему пятки. Гамма все это время хранил молчание. Я следил за его реакцией по тем охам и ахам, которые он издавал, когда мой язык касался его члена. Чем сильнее он был, тем чаще я проводил по ней языком. Если тише – пробовал ниже, выше, с другой стороны.
Но, видимо, я делал это слишком медленно, поскольку вскоре руки Гаммы ухватились за мою голову и с силой опустили ее вниз. Соответственно, я снова взял его член себе в рот. Целиком.
Так продолжалось минуту или две, пока я не начал сопротивляться. Стал просто чередовать поцелуи, переходя с его губ на соски и обратно.
Забравшись к нему на колени, я с ехидной улыбкой облизнул его ухо, затем вцепился зубами в мочку. Гамма закрыл глаза.
Приподняв ему подбородок, я принялся вылизывать его шею. Спустившись ниже, провел языком от левой ключицы до правой и обратно, и так несколько раз. Аники, возбужденно засопев, обхватил руками мою талию. Я же, повинуясь инстинктам, обхватил губами его правый сосок. Хм, кто же знал, что великий капитан способен издавать такие восхитительные для моего слуха звуки... губами, а затем, как кошка молочко из мисочки, языком. Гамма прижался ко мне еще сильнее, и я ощутил тепло его пульсирующего члена сквозь ткань своих брюк.
А что было дальше? Гамма, твердым движением усадил меня к себе на колени, расставив мои ноги в сторону. Приставил головку своего члена к моему входу. И, о, господи, кто знал, что моему телу это настолько понравится? Оно, не сопротивляясь, приняло в себя Гамму.
- Аники... Аники... – шептал я, словно в бреду, двигаясь вверх и вниз. Гамма же подстраивался под мои стоны и двигался им в такт. Я выгнулся дугой. И уже не стесняясь, стонал во весь голос.
К черту этого Бьякурана, Вонголу... К черту все. Кольца – к черту. Задания – туда же. Мне и аники слишком хорошо, чтобы задумываться о чем-либо кроме тех ощущений, что нам давала наша близость.
Таких ощущений я не испытывал никогда, даже когда, кхм, дрочил на порно журналы. Что обнаружились в комнате Гаммы. Это было поистине восхитительно, но не так прекрасно, как вспышки перед глазами, это головокружение, это тепло внутри меня...
- Нозару, - тихо прошептал Гамма, выйдя из меня и усадив рядом. – Сделай это... самое первое, что ты делал.
Я подчинился. Аники перешел свой предел минут через пять, после того, как я снова «начал». Меня же едва не довели до обморока его сильные и довольно болезненные движения рукой вверх-вниз по моему паху, и прикусывание зубами моей мочки.
- Когда-нибудь мы пожалеем об этом, аники, - счастливо улыбаясь и послав все на три буквы, я обнимал самого дорогого мне на свете человека. А он в ответ обнимал меня.
Началась моя история даже не в Японии, хотя, как по мне, так это паршивая страна. Из-за Мельфиоре мне в ней житья не стало, а засранец Бьякуран еще у меня получит... Как только я отойду от электрошока братца. А, так о чем бишь я?.. Точно. О своем рождении.
Мало кто знает, где именно я появился на свет. Никому это, к чертям не интересно. И я молчу. Но однажды, ей-богу, не выдержу, схвачу за шкирман первого же попавшегося новобранца и расскажу ему все. Пусть знают Нозару - куна! А в этом месте должен был быть злобный смех.
Вообще, если бы я выбирал место, то им бы стало побережье Ледовитого океана. Всю жизнь, знаете ли, мечтал провести свое детство среди белых мишек... Они лапочки такие, особенно, когда добычу жрут. Я как-то видел – не в живую, разумеется, - как один такой особо крупный экземпляр со смаком употребил старика-полярника, который вышел взять пробу льда. Чего уж тут, не повезло бедняге... Но я с тех пор полюбил это ощущение. Пусть и не испытывал его, как тот медведь, а лишь являлся сторонним наблюдателем... Это чувство абсолютного контроля над жертвой. Когда понимаешь, что той уже бесполезно сопротивляться, что она обречена стать твоей... добычей... Всякий раз в битве я вспоминал это. И всякий раз наслаждался этим...
Откуда во мне такая жестокость? Я не родился там, где мечтал. Мне повезло меньше – в какой-то из дней какого-то месяца мое, еще тогда маленькое и хрупкое тельце извлекли из влагалища неизвестной ни мне, ни истории, женщины. Судя по записям в моей медицинской карточке, она умерла после родов. Именно тогда, как мне кажется, во мне, и зародилось желание обладать и убивать своей добычей. И первой в этой жизни добычей стала моя же мать. Не знаю, была ли она хорошей женщиной, о чем мечтала до моего рождения, о чем хотела подумать после... Но факт – ей не повезло. Слишком много крови я из нее в тот день выкачал. Женщина не прожила и суток, а меня пришлось перевести на искусственное питание. Потому, скорее всего, я и вырос таким хилым на вид, а руки мои в раннем детстве напоминали пожухлые стебли травы.
Мне было больно в тот день. Пусть память и не сохранила этих воспоминаний, я чисто физически иногда ощущаю, как приходит легкое покалывание в сердце. Врожденная патология. Кретины, как же они ошибались... когда я подрос, то разнес их чертову шарашку, чтоб другим неповадно было. Меня элементарно надо было больше кормить! А смесь не разбавлять водой!
Не знаю. Да и не хочу теперь знать, сколько я провел в этой злосчастной больнице, под светом флюорисцентных ламп, пристальных взглядов врачей и охающих вздохов нянек, что ухаживали за такими же, как я.
Черт, а я завис...
Было бы странно, если б меня не определили в детский дом. Но и там я не нашел должной ласки, заботы и понимания. Да и моя внешность... Вы у трехлетнего ребенка шевелюру ярко-фиолетового цвета видели когда-нибудь? Нет? То-то же! У меня она была. Получить в том же возрасте кличку «урод» не входило в мои планы. Уже тогда ко мне пришло понимание главного закона этого мира – убивай, или убьют тебя. Нет, не могло трехлетнее дите уничтожить кого-то, мне чисто физически не хватало для этого сил. Но... Я отторгал их. Запугивал. Запирал в шкафу, подкидывал им гвозди в кашу, так, что этих подонков увозили на скорой...
Я потом узнал по географическому справочнику, в каком гадюшнике я рос. Знаете, где? Там же. Где и провел большую часть жизни – в Северной Италии, стране пасты, Пизанской башни и Римского Колизея – упадническому остатку древней, некогда великой культуры, которая умудрилась слямзить все, что можно и нельзя, выдать это за свое, и потом не получить по ебалу. Паршивая это была страна, точнее, город. Почему-то я отношу себя к числу тех, кому кажется, что вся Италия - это один большой Рим. А остальное – это так... бесплатное приложение. Пригород.
И не возникло у меня желания проверять утверждение «все дороги ведут в Рим». Тогда, сделал вывод я, Рим – это ад. Ибо, если благими намерениями вымощена дорога именно туда, а все дороги, по аксиоме один, ведут в Рим... Чет меня опять не туда понесло. Чертова бутылка Шардоне! Или, как там оно называется...»
- Нозару? – от дальнейших измышлений на тему моего детства меня отвлек выходящий из подвала Гамма. Ну, типа того, подвал у нас считается кладовкой и хранилищем бухла...
- А? – не сразу допер я. Мое высочество даже не соизволило повернуть голову в его сторону. Да ну его на хрен, обойдется. Я больше пить не буду...
Однако мягкое похлопывание его ладони об обивку единственного в комнате дивана было слишком интригующим. Я посмотрел туда... и узрел своего ненаглядного аники практически в одном домашнем халате в цветочек. Е - мое, подумал я. А если сфоткать и выставить в Сеть как свою аватарку? Не, получу потом пиздюлей, как пить дать. Моя рука, словно вышеупомянутые пиздюли мной уже были получены, предупреждающе пощупала мой же зад. Как оказалось впоследствии, мне надо было довериться своей интуиции, ибо потом... произошло страшное, но вполне логичное – аники предложил выпить.
Я, что еще более логично, отказался. Гамма приказал заткнуться и топать к нему. Что я и сделал. Мои шаги гулким эхом, отражавшимся от стен, раздавались в практически безлюдном. За исключением аники, месте – комнате нашего отряда.
У меня вообще такое впечатление иногда создается, что мы – гламурно квартирующие в Японии бомжи, в количестве две тыщи с чем-то человек, или больше. И все, как китайские гастарбайтеры, обретаемся в одной-единственной комнате, пусть она и достаточно просторна.
- Пей, - Гамма, когда я сел на диван, приставил к моему рту горлышко вполне себе ничего такой бутылки. Навскидку осмотрев ее, я решил, что объем ее равняется как минимум полулитру. Этикетки не увидел. А зря...
- Аники, может не надо, - начал, было, я, но рот мне заткнули, причем весьма грубо. Бутылкой.
- Если не сделаешь глоток... - тон его голоса был поистине пугающ.
- Идите к черту, - от души посоветовал я, отпив прямо из горла. Поперхнулся, выплюнул содержимое своего рта на пол. Черт подери, ну и дрянь! Взлохматил свои длинные волосы, наслаждаясь их мягкостью.
Боже... я любил их, даже, пожалуй, сильнее, чем Гамму. Они отличали меня от всех этих не людей, с которыми мне приходилось жить. Необычного, ярко-фиолетового оттенка, они придавали мне чересчур необычный вид, но я всю жизнь, всю жизнь, плевал на это! Поэтому бережный уход и забота преследовали их всю мою сознательную жизнь. В Италии это было необычно – мелкий подросток, ростом едва ли в полтора метра, весом, не добирающим до нормы, хилым тельцем, и... такими волосами. В Японии же таких фриков куча, но я знаю, что один - единственный я – настоящий, а они все крашеные, крашеные, крашеные. Ублюдки.
А сейчас я проявлял непозволительную мне мягкость. Хотя, не, попробуй я наподдать Гамме... сколько раз я мечтал об этом – в душе, на задниях, в бою... Если бы я не был таким мелким, то мечтал бы его отыметь. Но даже в мечтах подобное выглядело верхом глупости, а потому я всего лишь мечтал засадить ему пламенем урагана по самые гланды.
Но я не мог. В то время я еще был, да и слыл необразованным подростком, возомнившим о себе слишком много... Тогда я не осознавал всю величину моей глупости и моего безрассудства. Мое обучение началось раньше.
- Уклоняйся! Ну же, - кричал мне вдогонку Генкиши, нанося в мою сторону все новые и новые удары мечом. Я же, держа в руках здоровенную катану, которая практически вдвое превышала мой тогдашний вес, тихо его ненавидел. И не мог уклониться, в результате чего то и дело получал по морде и другим частям тела, которые так некстати оказывались в опасной близости от его меча.
- Не могу! – в бессильной злобе кричал я, пробуя нанести ему хоть один удар. Моя ярость из тихой постепенно перерастала в неудержимую. Тогда я не знал, но теперь догадываюсь, что именно этого и добивался Генкиши.
В то время мы жили в полуразрушенном здании где-то в пригороде Рима. Густой лес защищал нас от нападок другой мафиозной семьи – Джессо. Те еще ублюдки, доложу я вам. Однажды они ранили Гамму...
Джинглио Неро, к которым я принадлежал после того, как меня усыновили, переживали тогда не лучшие времена. У Тозару не появилась еще эта противная щетина, на теле Гаммы чаще, чем теперь, появлялись бинты... А я... а я тогда не мог нанести ни единого удара Генкиши. В результате чего получил выговор от Уни, дочери нашего босса.
- Нозару – кун, - мягко начала она, бросая мне в руки мячик. В то время она еще любила играть в подвижные игры. А мне было приятно с ней поболтать. Мы почти одногодки, с разницей в социальном статусе. – Ты должен учиться владеть тем даром... той силой, что заложена в тебе. Твоим потенциалом, который ты можешь использовать, но, почему-то не хочешь...
Мне стало отчасти стыдно. Вообще, Уни, помимо сногсшибательной внешности обладала еще и уникальным даром взывать к моей совести.
Я бросил ей мячик.
- Генкиши – паршивый учитель, - звучал мой ответ. Правда, я был недоволен тоном. Он звучал обиженно, словно Генкиши свистнул у меня лопатку в песочнице. – Он только и может, что орать! «Уклоняйся! Теперь ударь! Вот теперь, вот теперь...» - Передразнил я его.
Мячик полетел ко мне.
- Так же тебе полезно прислушиваться к тому, что говорят окружающие. Он ведь делает это не потому, что я ему приказала...
- Серьезно?!
- Ага, - жизнерадостная улыбка босса внесла в мой ум еще большее смятение. Я бросил ей мяч.
Именно тогда, в тот холодный осенний вечер я и возненавидел Генкиши с его катанами и бесконечными указаниями. Мне было все равно, без разницы, что он – хранитель кольца тумана. Да будь он хоть самим господом богом, клянусь, зарезал бы своей косой.
Пламя урагана, что досталось мне по велению судьбы, давало мне все, что я хочу. То чувство, которое я испытал столько лет назад, когда увидел, как зубы белого медведя разрывают человечье тело пополам... Во время битв я взывал к своей ненависти к Генкиши и катанам, ко всему этому чертовому Мельфиоре, к которым нас присоединили по приказу Босса...
Тогда я думал: вообще. Какого черта? Этот улыбающийся улыбкой фотомодели Бьякуран, постоянно жрущий зефир и расхаживающий с таким видом, будто его ничто не колышет – и есть наш новый босс?! Да хрена с два, фига ему с... с чем угодно! Пошел он к чертям, на все четыре стороны, но только не делайте этого мудака нашим боссом.
Нас обрадовали. Боссом остается Уни, просто этот, именно, именно, мудак, станет во главе общего дела. Мельфиоре. Тысяча цветков. Этот гребанный дендрарий, который мне приходилось обходить за три версты, чтоб не подцепить аллергию на пыльцу цветочных растений...
Мне одно было непонятно – почему в битве с Гокудерой я тупо гонял балду вместо того, чтобы просто ему вдуть? Я слишком недооценивал их. Следовало быть умнее.
- Аники? – мои мысли стали путаться, слова, что я говорил, были самыми первыми, что пришли на ум.
Гамма на минуту оторвался от игры в бильярд и посмотрел на время. Третий час ночи. А у него ни в одном глазу. Вообще, никто не знает, но Гамма часто мучается бессонницей. Не страдает, но мучается от этого. Поэтому, придумав себе легенду о неких секретных заданиях, по прошествии полуночи он исчезает с японской базы и отдыхает в каком-нибудь ночном клубе. Я выяснил это, когда подверг сомнению его легенду. Меня не заметили, в делах маскировки я поднаторел за десять лет, но открывшееся моим глазам зрелище... было ужасно. Боже, что они там устроили...
- Что, Нозару? – спросил он устало. Сегодня об игре в бильярд в ночном клубе не может быть и речи. Скоро рассвет и утренняя капитанская летучка. Параноик Шоичи понаставил везде камер, так, что теперь наружу не сунуться.
- Аники, мне... кажется, мне плохо. У меня глаза закрываются.
- Так спи, - равнодушно отозвался аники.
Меня взяло зло.
- Ты все еще ребенок, - с едва заметной болью в голосе произнес Гамма, выворачивая мне руку, корой я замахнулся, чтобы влепить ему пощечину за его равнодушие. – Еще слишком глуп и наивен.
Удар кулаком в грудь – и меня отбросило на пол.
- Ты даже не можешь дать сдачи.
- Аники... АНИКИ!!
Чудовищная боль настигла меня, когда мое тело пронзил ток силой в две тысячи вольт. Все, что мне оставалось – это корчиться от этой боли на холодном деревянном полу, сплошь в бутылках, и заткнуть себе рот, чтобы крика моего не было слышно. Чтобы я задыхался от боли.
- Ты даже не можешь ударить меня!
В самом деле... любая попытка пресекалась на корню. Я даже не мог достать коробочку... Перед ним я был бессилен. Капитан и новобранец... мы слишком разные. Пусть и братья.
- Ани... ки...
Еще немного – и у меня пойдет носом кровь. Голову уже разрывала мигрень, а сознание вот-вот грозило исчезнуть. Мое тело упало на пол. Все. И больше не шевелилось.
Наши диалоги никогда не были содержательными. Дело у меня всегда превосходило мысль, а потому со мной обращались как с цепным псом. Командами. Мне же... а сколько мне лет? На вид лет семнадцать, максимум. Но я-то ощущаю себя тем неучем, который не может дать сдачи Генкиши...
- Нозару.
Шаг, шаг, шаг. Я закрыл глаза.
- Нозару, вставай. Ты должен.
Попробовал – не получилось. Думаю, я обессилел настолько, что мне теперь не встать, ни ходить... Глупые мысли, хм...
Аники был в этот вечер милосерден. Видимо, сказывалось количество влитого в его тело спиртного. Он поднял меня на руки и отнес на диван. Кожей рук я ощутил его мягкую обивку. Мое туловище сплошь было обмотано бинтами. Не пострадали только руки. Но я чувствовал, что аники зачем-то их развязывает...
- Скажи-ка мне, Нозару, - начал Гамма, наклонившись губами к моему уху. – Что ты чувствовал, когда увидел меня с ними?
- Черт, братишка, не начинай... пожалуйста...
Что я чувствовал?! О, да, великий молниеносный Гамма, трахающийся с тремя телками разом – незабываемое зрелище! Еще чуть-чуть, и я расплачусь... Губы вон уже дрожат...
-Гнев на меня? – до моего затуманенного болью сознания только-только дошло, что он меня все-таки видел. Тогда, в баре, когда я раскрыл его тайну. Его пальцы, тем временем, ловко развязали узелок бинтов. Приподняв меня рукой за спину, он принялся методично их разматывать. – Раздражение? Злость? Или...
- Ревность...
- Что ты сказал?
Черт, ему, что, нравится меня унижать?
- Ревность...
Аники, стоп. Только не это. Только не то, о чем я подумал, когда ты, размотав мне бинты, встал и расстегнул свой халат...
Зрачки мои расширились от ужаса, но не оттого, что я увидел Гамму вообще без ничего. А оттого, что я, кажется, все понял...
- Ревность, значит? – Он улыбался, мерзавец, когда усаживал меня к себе на колени. Когда расстегнул ширинку моих брюк, тоже улыбался. А я понимал, что ничего не могу ему противопоставить... – Ревность – грех, Нозару.
- Ты, что, в отцы – праведники записался?
- Не нарывайся, - посоветовал Гамма. – Иначе я просто отымею тебя.
- Просто?.. Что ты имеешь в виду? – на более длинные и сложные предложения моих сил уже не хватало.
Ах, как это было приятно... Гамма чуть прикусил мою мочку уха, затем облизал языком, что вызвало во мне ответный отклик. Я ненавидел свое тело в тот момент. Оно тесней прижалось к Гамме, и я чувствовал, как постепенно теряю над ним контроль...
- Ты тоже этого хочешь, я вижу, - его язык прошелся от уха по шее, вниз, пока не дошел до ключицы. – Ты тоже хочешь этого, признай, мой глупенький младший братишка.
- Не... – я чувствовал, как начинаю дрожать. – Не правда...
Ладони Гаммы в это время прошлись по моей груди, и им ничто не мешало, благо бинты с меня он уже снял... Теперь они свободно шарили по ней, нарочно и с силой задевая соски. Когда такое происходило, я вздрагивал и тихо охал, стараясь сдержать свои чувства. Я хотел, я молил его, чтобы он прекратил, и... снова задели... и снова...
Развернув меня лицом к себе, он целует в губы. Страстно, отдавая с этим поцелуем всего себя, всю свою энергию, до капли себя отдавая. Попытка ответить ему тем же привела к тому, что меня шлепнули по заднице, что было несколько унизительно.
То есть, он и правда решил?..
- Не отвечай мне, - велел он. – Я все сделаю сам. Доверься мне.
Он взял мое лицо в свои ладони. Держал крепко. И принялся, затем осыпать его поцелуями... дразнящими, едва уловимыми. Коснется губами щеки – через мгновение уже касается подбородка, затем губ.
Я в замешательстве. Мы поменялись ролями. Я – жертва, а он – хищник. Меня не обманет его безмятежная улыбка, и слова утешения, что он шепчет мне на ухо...
И во мне, неизвестно откуда, взялись силы. Вот так внезапно. Я ощутил, что все-таки могу ответить... Лицо Гаммы удивленно вытянулось, когда я спустился с его коленей, съехал на пол. Чуть раздвинув ему ноги, я увидел то, о чем стеснялся подумать даже в самых смелых эротических мечтах – его член. Изредка я бросал в область паха Гаммы взгляд, но до большего дело, как правило, не доходило... а теперь я ругал себя за излишнюю инициативу.
Он не стал задавать мне вопроса «Что ты творишь?» или подобный ему. Похоже, знал, что делал, когда дразнил... А я, опустив голову, кончиком языка лизнул член Гаммы. Тот охнул. Поскольку разряда током не последовало, я решил, что могу продолжать. Лизнул сильнее. Еще раз. Сверху. Потом сбоку. Теперь головку. Наконец, мне самому уже стало интересно, что последует дальше, и я взял его целиком. Ох. Какой же он теплый...
На секунду я взглянул на лицо Гаммы. Тот запрокинул голову назад, казалось, будто он почти забыл, как дышать. А его член постепенно пульсировал сильнее. И становился все тверже и тверже.
- Ты еще юн...
- И что же?
В самом деле. Что в этом такого? Я лизал его, член собственного брата, как леденец. Со всех сторон. Поначалу нежно и осторожно, но постепенно во мне распалялся азарт. Я стал делать это глубже.
Сперва головка. Чуть-чуть облизнул, будто это – не член вовсе, а кремовая помадка. Дразнящее касался ее. Провел языком по всей ее поверхности, затем – по всему стволу. Моя голова опускалась и поднималась, а мои длинные распущенные волосы, я уверен, нешуточно щекотали ему пятки. Гамма все это время хранил молчание. Я следил за его реакцией по тем охам и ахам, которые он издавал, когда мой язык касался его члена. Чем сильнее он был, тем чаще я проводил по ней языком. Если тише – пробовал ниже, выше, с другой стороны.
Но, видимо, я делал это слишком медленно, поскольку вскоре руки Гаммы ухватились за мою голову и с силой опустили ее вниз. Соответственно, я снова взял его член себе в рот. Целиком.
Так продолжалось минуту или две, пока я не начал сопротивляться. Стал просто чередовать поцелуи, переходя с его губ на соски и обратно.
Забравшись к нему на колени, я с ехидной улыбкой облизнул его ухо, затем вцепился зубами в мочку. Гамма закрыл глаза.
Приподняв ему подбородок, я принялся вылизывать его шею. Спустившись ниже, провел языком от левой ключицы до правой и обратно, и так несколько раз. Аники, возбужденно засопев, обхватил руками мою талию. Я же, повинуясь инстинктам, обхватил губами его правый сосок. Хм, кто же знал, что великий капитан способен издавать такие восхитительные для моего слуха звуки... губами, а затем, как кошка молочко из мисочки, языком. Гамма прижался ко мне еще сильнее, и я ощутил тепло его пульсирующего члена сквозь ткань своих брюк.
А что было дальше? Гамма, твердым движением усадил меня к себе на колени, расставив мои ноги в сторону. Приставил головку своего члена к моему входу. И, о, господи, кто знал, что моему телу это настолько понравится? Оно, не сопротивляясь, приняло в себя Гамму.
- Аники... Аники... – шептал я, словно в бреду, двигаясь вверх и вниз. Гамма же подстраивался под мои стоны и двигался им в такт. Я выгнулся дугой. И уже не стесняясь, стонал во весь голос.
К черту этого Бьякурана, Вонголу... К черту все. Кольца – к черту. Задания – туда же. Мне и аники слишком хорошо, чтобы задумываться о чем-либо кроме тех ощущений, что нам давала наша близость.
Таких ощущений я не испытывал никогда, даже когда, кхм, дрочил на порно журналы. Что обнаружились в комнате Гаммы. Это было поистине восхитительно, но не так прекрасно, как вспышки перед глазами, это головокружение, это тепло внутри меня...
- Нозару, - тихо прошептал Гамма, выйдя из меня и усадив рядом. – Сделай это... самое первое, что ты делал.
Я подчинился. Аники перешел свой предел минут через пять, после того, как я снова «начал». Меня же едва не довели до обморока его сильные и довольно болезненные движения рукой вверх-вниз по моему паху, и прикусывание зубами моей мочки.
- Когда-нибудь мы пожалеем об этом, аники, - счастливо улыбаясь и послав все на три буквы, я обнимал самого дорогого мне на свете человека. А он в ответ обнимал меня.
@темы: [х], Я к этому руку приложил!, я не умею писать